Рецензия FULLMOON STORIES – Overburdened (cover Disturbed)

FULLMOON STORIES разжигают полночный камин одним-единственным аккордом: он падает на деревянный пол сцены, как первая искра посмертного протокола. Viktor Blackflame не «играет» — он ведёт медленное следствие по делу о человеке, которому пришлось стоять в адской очереди собственных ошибок. Он не спешит: каждый басовый нажим — это штрих судебного протокола, каждый педальный резонанс — тень, что отбрасывается от плеча обвиняемого.

Из этой тьмы рождается голос Anton Skald, его тень произносит легендарное «Fate is so unkind». В этой фразе — вся тяжесть мира, которую нельзя сдвинуть ни гитарным риффом, ни кулаком, ни молитвой; можно только зафиксировать в протоколе и поставить подпись дрожащей рукой. Он поёт, не возмущаясь, а констатируя, как будто диктует последнее письмо матери, которое никогда не дойдёт до адресата: «Hell is still overburdened» — и в этих словах вся бездна очереди, в которой стоишь ты, я, и тот, кто уже не стоит, но всё ещё не может выйти. Его голос — это голос души, которая уже прошла все круги и теперь лишь принимает неизбежное и от этого его спокойное отчаяние в тысячу раз страшнее любого крика.

Куплеты разворачиваются медленно, как хроника бессмысленных страданий: клавиши рисуют суть цивилизации, людских пороков и страданий, где «Pleasures taken in this life» превращаются в промокшие фотографии, где «Decades spent in strife» — это не метафора, а единственный измеримый параметр существования. Blackflame не ускоряет темп: он знает, что поспешность — преступление против памяти, и потому позволяет каждой ноте дозреть до гнили, до истины, до той самой «острочки», которую кто-то даровал, но никто не смог распознать.

Мерные, похожие на удары капель по холодному камню, аккорды визуализируют «I must stand and wait in line». Рояль не сопровождает эмоцию, он создает пространство — безвоздушное, пустое, где нет времени, а есть лишь вечное ожидание. В моменты, подобные строчкам «How was I considered evil?» или «Holy blessed homicide», музыка не взрывается, а, кажется, будто замирает, обнажая жутковатую тишину, в которой тонет вопрос, оставшийся без ответа.

Голос Скальда дрожит, но не ломается: он повторяет фразу «Led to nothing», будто прокручивает плёнку, надеясь услышать за кадром хоть один неслышный голос, который скажет «ты ошибся, есть смысл». Но плёнка щёлкает, и вместо смысла — только пропасть, в которую проваливается время.В это время пыльные папки словно летят в камин, а после бриджа вокал становится той самой последней искрой. Здесь рок-ярость и огонь изначального оригинала Disturbed превращается в пепел, но пепел, от которого можно обжечься сильнее, чем от пламени.

Когда последняя нота гаснет, в зале остаётся только запах угасшего воска и ощущение, что никто не объявит твой номер. Viktor Blackflame закрывает крышку рояля — это звучит, как кладбищенская крышка, и в этот момент ты чувствуешь, что архивариус закончил работу, но дело не закрыто: оно теперь живёт в тебе, как несброшенный груз, как невысказанное «прости», как вопрос, на который нет ответа, потому что ответ — это следующая очередь, в которой ты уже стоишь, даже не заметив, как туда попал. Но небо молчит, как и архивариус, как и погибший, как и ты сам — и в этой тишине продолжается бессрочное следствие, где обвиняемый, свидетель и судья — одно и то же лицо, стоящее в очереди, которая никогда не кончится.

FULLMOON STORIES не просто перепели песню — они вывернули ее наизнанку, показав, что истинная тяжесть заключена не в огне и ярости, а в безмолвном принятии своей судьбы, в леденящем душу спокойствии, с которым душа принимает свой вечный приговор. Это не катарсис, это — эпилог.

__________________

А.С.